Время и дата: осень 2024 года;
Декорации: НЙ;
Герои: Джексон, Шин, их годовалый сын и Водка;
Краткий сюжет: ребенок – единственная вещь в доме, которую приходится стирать вручную.
like daddy, like son‡флешфорвард&
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться123.03.2022 15:12:52
Поделиться225.03.2022 15:41:27
Когда Ники родился, Шин и Джексон были в родильной палате вместе с суррогатной матерью. Джексон ещё никогда не был настолько серьёзен и молчалив, а Шин такой бледный и сосредоточенный. Он мог только догадываться о том, что чувствует его муж, но прислушиваясь к собственным ощущениям, Шин думал, что их переживания были очень близки. Они узнали, что это мальчик, на третьем месяце беременности Глории. Вместе неотрывно смотрели на монитор аппарата УЗИ, пока врач водил колпачком ручки по изображению и что-то там показывал похожее на пенис. Шин в упор никаких опознавательных половых признаков при всех своих усилиях не разглядел. Джексон же наоборот, увидел и распознал всё с первого раза, а потом очень сильно обрадовался. Намного сильнее, наверное, чем сам Шин, хоть он и был биологическим отцом их первого ребёнка. Видеть их сына на снимке, так похожего на бобовое зёрнышко только несколько большего размера, было странно и страшно. Нет, он очень хотел детей, хотел разделить радость отцовства именно с Джексоном, которого безумно любил, но когда желания стали воплощаться в реальность, вместе с ними начали рождаться и потаённые страхи. А что, если он будет плохим отцом? В Джексоне он даже не сомневался, у того был природный дар находить общий язык со всеми, он заботливый и внимательный, а его терпению можно было только позавидовать. Его мужу суждено было стать образцовым отцом. Но Шин... Что если ребёнок как-то пострадает по его вине? Что если он не справится? Засевшие в его голову мысли в тот момент, не отпускали Шина и по сей день.
Даже после того, как новорождённого опустили на его обнажённую грудь, дабы между отцом и ребёнком создалась эта невидимая химическая связь посредством обмена тепла, Шин боялся ему навредить, дотронуться как-то не так и не там, причинить боль, и только благодаря Джексону в тот момент он не распаниковался окончательно. А потом они сделали памятные фотографии: Шин с маленьким Ником на груди, пригревшимся и свернувшимся рогаликом розовым комочком, который так сильно контрастировал с чернильным узором татуировки на его коже; Джексон с Ники на руках и счастливой улыбкой до ушей, пускающий скупую слезу сквозь переполняющую его радость, пока сын крепко сжимает его мизинец всеми пятью пальчиками; и все они вместе, где Шин крепко держит Джексона за руку, пока тот сидит в больничном кресле, а малыш сопит и пускает слюни ему в ключицу, укутанный в маленькое, стёганное голубое одеяло из льна, с вышитыми инициалами наследника на уголке - подарок матери Джексона.
Шин боялся радоваться как-то слишком сильно и открыто. Ему всё время казалось, что если он отпустит свои страхи и потеряет бдительность, что-нибудь страшное непременно случится. Ночами он часто засыпал сидя в кресле у кроватки сына или вообще на полу, привалившись к ней спиной, потому что долгое время слушал дыхание Ники, пока тот спал. Сын дышал очень тихо и иногда Шин, резко просыпаясь, обливался холодным потом от мысли, что он не дышит вовсе. Их ребёнок был таким маленьким и хрупким. И после его рождения ничего на свете Шин не боялся так сильно потерять, как Ники. Это и есть родительская любовь? Когда так болезненно щемит в сердце, что невозможно дышать от переполняющей тебя нежности и эйфории? А потом в комнату Ники за Шином приходил Джексон, который, проснувшись посреди ночи, обнаруживал, что половина кровати, на которой обычно спал его возлюбленный, была пуста. Муж садился рядом с ним и крепко обнимал, шепотом на ухо говорил, как сильно любит, а после уводил с собой обратно в спальню.
Так прошли первые несколько месяцев, и со временем страхи Шина постепенно начали затихать. Очень сильно помогали сессии с психологом, которые пришлось снова возобновить, и приём прописанных им таблеток, для стабилизации общего эмоционального фона и поддержки нервной системы. Шин чувствовал вину за свои страхи, панические атаки и испорченные нервы Джексона. Пусть тот и делал вид, что всё нормально, и был таким глубоко понимающим и терпеливым, всегда находясь рядом. Эти несколько месяцев, плавно перетекающие в почти год, были большим испытанием для них обоих.
Теперь спустя всё это время и оглядываясь назад, Шин мог с уверенностью сказать, что ему очень сильно повезло. Ему посчастливилось соединить свою судьбу с потрясающим мужчиной, который стал для него не просто партнёром и другом по жизни, но и той опорой, благодаря которой Шин мог твёрдо стоять на ногах, не зависимо от того, какие потрясения случались в его жизни. Джексон был для него компасом и неизменной центральной осью вращающегося вокруг с бешеной скоростью мира.
***
Они больше не просыпались по будильнику, и сигнал звучал в установленное привычное им время скорее для проформы и на всякий случай. Ники не позволял своим отцам пропустить восход солнца. Пуская пузыри и улюлюкая, он посасывал свои пальцы на ноге через насквозь обслюнявленный носок, крепко удерживая конечность двумя пухлыми ручонками. Его большие слегка раскосые карие глаза в обрамлении пушистых длинных ресниц были широко раскрыты и он с непередаваемой радостью встречал взглядом своих родителей каждое утро.
— А кто у нас тут проснулся? — с порога начинал сюсюкать с сыном Джексон, пока сонный Шин медленно плёлся за ним следом.
— Не я... — ворчливо ответил Шин себе под нос, пока его муж брал Ники на руки, вынимая того из кроватки.
Сын давил весёлую беззубую улыбку, хватая целующего его отца за нос и шлёпая ладошками по небритым щекам. Наблюдая эту нежную сцену ранним утром, даже всё ещё не проснувшийся до конца Шин, не может сдержать тихого вздоха умиления. Он мягко улыбается и подходит к двум самым любимым людям на земле. Обнимает Джексона за талию, целует его в обслюнявленную Ником щеку, а потом нежно проводит ладонью по покрытой мягким пушком тёмной макушке и чмокает сына в темечко:
— Доброе утро, малыш.
— Доброе утро, папа, — по-идиотски коверкая интонацию, отвечает Джексон за пока ещё не умеющего говорить сына.
Шин смеётся в ответ и в это мгновение в какой-то параллельной вселенной другой он растекается розовой лужицей обожания. На эту парочку невозможно было смотреть без улыбки, и уж точно не тогда, когда Джексон щекотал губами живот заливающегося смехом Ники. Но дела никто не отменял, и, надев на лицо маску серьёзности, он в обычном режиме делового человека решает напомнить о распределении отцовских обязанностей:
— Твоя очередь менять подгузник, я пойду приготовлю завтрак.
— Я менял его ночью, — послышалось возмущённое за спиной, когда Шин уже выходил из спальни.
— Ничего не знаю, я делал это два раза за вчерашний вечер.
Спорить было бесполезно. На кухне Шина уже ждали холодильник до отвала набитый полезными продуктами и огромный блендер, при помощи которого они сейчас всю еду перемалывали в пюре для сына. Но на завтрак они обычно варили для Ники кашу и сегодня было решено готовить кукурузную на молоке. Для себя же и своего супруга Шин выбрал омлет и сэндвичи с лососем и авокадо.
И пока молоко для каши закипало, а лосось слабой соли отделялся от кожи, где-то из глубин коридора послышалось частое клацанье когтей по паркету - к Шину на ароматные запахи бежала проснувшаяся Водка.
— Ну, привет, — он чешет её за ухом и ласково гладит курчавый бок. — А тебе для завтрака не рановато? Вон, какие бока наела, не Водка, а самый настоящий Кабачок.
Собака обижено фыркнула, но танцевать в нетерпении у кухонного острова не перестала. Её тоскливый взгляд провожал Шина всякий раз, когда он открывал холодильник. И в конце-концов, не выдержав такого натиска, он всё-таки отсыпал ей немного влажного корма из только что вскрытой консервной банки с собачьей едой.
— Только ешь быстрее, чтобы Джексон не видел, а то влетит нам обоим, — шепотом подгонял её Шин, оглядываясь через плечо на пустой коридор.
Отредактировано Shin Yamamoto (25.03.2022 17:41:32)
Поделиться304.04.2022 15:18:01
— Ложечку за папу…ложечку за папу…ложечку за бабушку…ложечку за тетю Эву…ложечку за Водку…, — Джексон вытер испарину со лба локтем и кинул тоскливый взгляд на все еще полную тарелку, а в этой время Ники счастливо заагукал и прицельным плевком вывалил все только что впихнутое с таким трудом в него на лицо оторопевшего папаши. Где-то сзади ахнул Шин, но Джексон, не теряя самообладания, невозмутимо смахнул рукой стекающую по носу вниз кашу и ровным тоном попросил:
— Подай салфетку, пожалуйста.
В первый раз что ли, в конце-то концов. Сколько Ники на Джексона срыгивал, сколько плевался, сколько обписивался и даже не только это, тот давно перестал считать. Став родителем, Джексон понял, что не зря говорят: самое приятное в детях — это процесс их производства, но возникшую внутри любовь, стоило впервые взглянуть на сморщенное розовое личико и черные, как будто непроницаемые, глаза, Джексон никогда и ни за что не променял бы ни на что другое. А уж когда на его, казавшуюся такой огромной и грубой, ладонь легла крошечная ручку, он и вовсе растаял, как мороженное в летний день. И поэтому теперь мужественно терпел все тяготы, исконно сопровождающие любых молодых родителей.
Джексону открылся удивительный мир непризнанных возможностей. Например, оказывается, спать можно и с открытыми глазами, и стоя, и даже наворачивая круги по бесконечным коридорам дома с хныкающим свертком на руках. И что пятна от детского питания с белоснежных рубашек не отстирываются. Как и пятна от кое-чего другого. А еще погремушка может быть весьма грозным оружием, и в тесной обстановке способна причинить тяжелые телесные повреждения. Очень тяжелые. Джексона аж передернуло, стоило вспомнить, как на прошлой неделе Ники заехал ему игрушкой в то самое место, что непосредственно участвует в производстве детей. Ай, до сих пор ноет.
Ники в своем кресле заливисто рассмеялся, барабаня пухлыми кулачками по столику, и залепетал, что стало сигналом для продолжения борьбы с кашей.
— Давай, малыш, за дядю Алекса…. за дядю Джона…., — спустя еще полчаса, когда Джексон добрался поименно до сотрудников юридического отдела своей компании, последняя ложка была, наконец, победно впихнута в Ники, а его уставший, но невероятно гордый собой родитель откинулся на спинку стула.
Если честно, Джексон и подумать не мог, что будет так сложно. Нет, конечно, он отдавал себе отчет в той ответственности, которую они с Шином берут на себя, решив завести детей. И наивностью тоже особо вроде не страдал, полагая, что все младенцы сплошь розовощекие ангелочки и какают сахарной ватой. И все-таки было тяжело, особенно первые месяцы, даже не смотря на помощь няни, советы матери и километры прочитанной литературы для молодых родителей. Это с виду Джексон казался уверенным в себе на все двести процентов, и подгузники менял с такой мастерской легкостью, будто финансовые отчеты подписывал, а внутри-то все тряслось, млело, бледнело и было готово вот-вот позорно грохнуться в обморок каждый раз, стоило Ники начать громко плакать.
Но кто-то из них двоих должен был стать флагманом спокойствия, а так как Джексон обладал врожденной непрошибаемостью, роль хладнокровно-флегматичного родителя ему подошла как нельзя лучше. Потому что он все равно видел, как сильно волновался Шин, как в первое время даже подходить к Ники боялся, не то, что купать его или переодевать. Шину нужен был рядом кто-то, кто решит все проблемы молча, не подзуживая или читая нудные нотации, и Джексон этим кем-то был. Отодвигал мнущегося над сыном мужа одним хорошо отработанным движением, уверенно заявлял: «Ща все будет», и успокаивал, переодевал, мыл, кормил и тд по списку. Откуда в нем это умение управляться с ребенком не хуже профессиональной няни, Джексон не знал, наверное, тоже врожденное.
Пухлые щечки Ники надулись, когда он смешно зафырчал, а после маленький рот широко открылся и вся несчастная каша потекла по подбородку на симпатичный фиолетовый слюнявчик, подаренный тетей Эвой. Джексон, до этого с неприкрытым умилением наблюдавший за, как ему казалось, сытым сыном, хлопнул себя ладонью по лицу и, запрокинув голову, обреченно прикрыл глаза. Сил, наблюдать за тем, как все его часовые труды стекают Водке под хвост в прямом смысле этого слова, не осталось.
— Ники! — в голосе подскочившего к ним Шина умиление боролось с возмущением, но Джексон только махнул рукой.
— Умой его, а я приготовлю смесь. Покормим на улице, — если, конечно, сын не решит плеваться в прохожих. А еще нужно взять дополнительную пачку влажных салфеток — риск быть атакованным едой до сих пор оставался велик. Джексон поднялся со стула, похлопал Шина по плечу, случайно вытирая об него испачканную в каше ладонь, и побрел в ванную, на ходу стягивая грязную футболку. Господи, да ему за прошедший год переодеваться приходилось даже чаще, чем Ники. Но что ни сделаешь ради любимого сыночки.
Поделиться403.07.2022 14:12:03
— Что это?! Что ЭТО, я вас спрашиваю?!
Четыре абсолютно разных по эмоциональной окраске лица склонились над открытым багажником. Потом первое, перестав, наконец, брезгливо морщиться, отпустило зажатый тонкими пальцами нос, отвернулось и несколько раз со свистом втянуло воздух. Ибо пованивало.
— Дичь, — невозмутимо заметило второе лицо, выражавшее смесь крайней степени любопытства и безуспешных попыток сохранить хоть какое-то подобие строгости.
Две оставшихся физиономии виновато сопели и уныло пялились в темные недра багажника, не смея поднять глаза, так как оное означало немедленную и кровожадную расправу от рук первого.
— Дичь?!
Встретив метнувший молнию, копье, нож и прочие предметы, вызывающие колото-резанные раны, взгляд мужа, Джексон с такой силой сжал губы, что кожа вокруг рта стала белее снега, но сдержать рвущийся наружу булькающий хохот это не помогло, и через несколько мгновений улица огласилась раскатистым, совершенно бессовестным ржанием.
Шин веселье второй половины не оценил и, повернувшись всем корпусом к старательно изображавшим безмолвные статуи драгоценному сыночке и его не менее драгоценному дружку, по иронии судьбы (не иначе) являвшемуся их крестником, сердито упер руки в бока. Взметнулись полы алого шелка, сдвинулись грозно чернявые брови. Статуи не шелохнулись, только усерднее стали гипнотизировать собирающихся над содержимым багажника мух.
— Как эта… прости-господи, ДИЧЬ, оказалась в МОЕЙ машине?!
— Слу-случайно…
Едва успокоившийся Джексон, услышав невнятное бормотание сына, опять хрюкнул, но в этот раз смех пришлось сдержать: если бы Шин мог убивать взглядом, вокруг машины уже валялось три бесславные кучки пепла.
— Что? Что ты сказал? Повтори-ка… Случайно?!
Ники неуверенно кивнул, а топчущийся на месте рядом с ним Маки усиленно делал вид, что он-то, собственно, вообще не причем, так, просто мимо проходил и самоотверженно решил не бросать лучшего друга в беде. Да и небо вон какое красивое, голубое, воробьи за корку хлеба у мусорных баков так захватывающе дерутся, а баки, баки-то — ну ни дать, ни взять произведение ландшафтного дизайна, высочайшая ода гранжу и авангарду!
— То есть, ты хочешь сказать, что вот ЭТО неким волшебным образом вдруг СЛУЧАЙНО появилось в багажнике? — указательный перст свирепо ткнул в жужжащую стайку. Ники опять кивнул, а Маки, уловивший исходящую от обманчиво спокойного и вкрадчивого голоса угрозу, поспешил пихнуть сообщника под ребра: пусть придумывает оправдания пореальнее; и снова сделал вид, что очень занят гладиаторской схваткой воробьев.
Джексон, не устрашившись распространяющегося аромата свеже изготовленной тухлятины, заглянул в багажник поверх головы мужа на то самое ЭТО и хмыкнул. На темно-сером сукне обивки распростерлась источавшая не самые аппетитные запахи туша того, что, вероятно, (судя по от торчащим из пасти бивням) было когда-то кабаном. Обычным диким кабаном. Или кабанихой. Определить гендерно-половую принадлежность выше обозначенной дичи не представлялось возможным ввиду нанесенных ей тяжелых телесных повреждений.
Нежные деточки, усиленно раскаивающиеся в содеянном, то бишь в дорожно-транспортном происшествии, повлекшим за собой трагическую гибель представителя местной фауны, стояли смирно под жгущим напалмом родительского возмущения взглядом Шина и продолжали молчать. Ясность на горизонте замаячить не спешила.
— Нет, Джексон, ну, ты только глянь на них: святая невинность во плоти!
Джексон глянул: два нашкодивших засранца, покрытые пубертатными прыщами, и надо же — беспощадные враги всех диких кабанов. Их бы пожалеть и отпустить, но родительский суд не терпит сентиментальных отступлений.
Шин сделал очередной глубокий вздох и прикрыл глаза, сжимая переносицу двумя пальцами, прежде чем задать сакраментальный вопрос. Разъяренный, он был похож на огненную фурию, и Джексон начинал всерьез сомневаться в мирном урегулировании столь острого конфликта.
— Я не спрашиваю, почему вы взяли МОЮ машину без спроса, я не спрашиваю, почему вы не брали трубки и пропали на всю ночь, наплевав на нервы родителей, — тут можно было бы добавить про «мы все больницы, все морги обзвонили, все спасательные службы на ноги подняли, вертолеты запустили!!!», Шин, науськиваемый Алексом, еще мэра и начальника полиции разбудить порывался, но Джексону с помощью Джона удалось заставить обоих кудахчущих не хуже наседок папаш уверовать в то, что дети вернутся к утру, дело ведь молодое, юное… Дети и правда вернулись, только не одни, а в очень интересной компании.
— … Я не спрашиваю, почему вы оказались за пределами Манхэттена. Я не спрашиваю, как вас занесло в Хай Рок Парк, — Шин выдохнул и изящным жестом смахнул со лба несуществующую каплю пота, а после набрал воздуха в легкие, чтобы бойко продолжить. — Я всего лишь спрошу…. КАКОГО ЧЕРТА ВЫ СБИЛИ КАБАНА И ПРИТАЩИЛИ ЕГО СЮДА???
Джексон аж на месте подпрыгнул — так и заикой недолго сделаться.
— Ну, не бросать же его было на обочине, — выдал гениальное оправдание Ники и уставился за пышущего праведным гневом родителя из-под упрямо сведеных бровей. Ну, копия Шин в молодости, Джексон аж умилился.
— Да, дядь Шин, вдруг кто заметил бы, а если нас найдут и накажут…, — Маки стоило поработать над линией защиты основательней, но за неимением лучшего, пришлось говорить правду.
— О, вас накажут, вас неприменно накажут!
Дядь Шин даром что в домашнем халате был, давно уже за ремень бы схватился, но Джексон вовремя оказался рядом и положил ладони на грозно вздымающиеся плечи.
— Спокойнее, милый, дыши, вдох-выдох, вдох-выдох, помни, в твоём возрасте вредно волноваться….
— В МОЕМ ВОЗРАСТЕ ВРЕДНО ИМЕТЬ БАЛБЕСА СЫНА, — Шин смерил всех троих уничижающим взглядом, — и потакающего ему во всем папашу, который по несчастью оказался моим мужем.
Зашуршали по гравийной дорожке колеса, жалобно хлопнула дверца, Джексон присвистнул и сложил руки на груди, предусмотрительно отступая в сторону. Безопасность превыше всего, особенно в семейных разборках.
—О-о-о, на сцену выходит второе сопрано, — он усмехнулся и проводил взглядом выскочившего, наверное, быстрее, чем машина успела затормозить, наружу Алекса. Маки, заметив приближающегося отца, вид которого не предвещал ничего, кроме боли, тлена и страданий (а также пыток прополкой огорода и лишения всех цифровых благ, дарованных человечеству двадцать первым веком), сделал неуверенный шаг назад, но оступился и едва не свалился на горестно сопящего перед павшей невинной жертвой подростковых развлечений тушей подельника.
— Вы в своем уме?! — Алекс дернул сначала одного, а потом и второго малолетнего преступника за ухо под одобрительные кивки утомившегося от своей части воспитательной беседы Шина. — Вы представляете, как мы волновались?! А если бы вы пострадали?!
— Но мы же в порядке!
— А кабан нет…, — Джон, смекнув, что от рассерженных и возмущенных лучше держаться, соблюдая социальную дистанцию, пожал руку Джексону, но оба тут же виновато пустили очи долу, нарвавшись на сжигающий заживо взгляд двух пар глаз.
— Слушайте, а может это кабаниха? — решив разрядить обстановку, Джексон, рьяно озаботившийся данным вопросом, задумчиво почесал подбородок и переглянулся с Джоном.
— Да хоть слизень пучеглазый! — нет, на его месте точно останется кучка пепла. — Это, по вашему, сейчас самая главная проблема?!
— Нет, ну, если она самка, у нее могли остаться маленькие кабанята, которых мы лишили матери…
Дальше можно было не продолжать, потому что лица что у Шина, что у Алекса сделались уж совсем страшными, а сыночки, пользуясь тем, что луч праведного гнева направлен не в их сторону, сделали попытку дезертировать. Не вышло.
Шин, решивший обойти машину спереди, вдруг издал сдавленный рев, подобный реву раненного бизона, и схватился за сердце: прекрасный лик его обожаемой четырехколесной подруги, подаренной любящим супругом на годовщину свадьбы, был беспощадно обезображен неудачным ночным рандеву с кабаном.
— Эсмеральда!!! Эсмеральда, девочка моя, как же так!
— Я б назвал ее Квазимодо, — негромко сообщил Джон на ухо Джексону, которого из всей этой истории по-настоящему беспокоило только то, что несчастный автомобиль был единственным в своем роде, коллекционной моделью, и его ремонт представлялся одной большой огромной задницей. Кабаньей.
Трагедия, почище древнегреческой, разворачивалась прямо перед парадным въездом: Шин на коленях перед помятым капотом оплакивал изуродованную Эсмеральду, выдергивая из решетки радиатора клоки кабаньей шерсти, Алекс со всей присущей ему скрупулезностью пропесочивал дражайших отпрысков, напоминающих от такого счастья двух пристыженных щенков, а в багажнике самыми пренеприятнейшими ароматами благоухал бесполый кабан.
— Ох, уж эти дети…, — флегматично заметил Джексон, доставая сигарету.
— И не говори… по пиву? — не менее флегматично согласился с ним Джон, протягивая так кстати захваченную банку.
— Давай, закажем пиццу?
— Обижаешь, я уже.
Осталось только придумать, на каком празднике жизни подать злосчастную дичь.