Он сегодня проснулся так, словно бы из-под успокаивающей воды вынырнул куда-то прямиком в мир, где жутко холодно. У него не бывало наркотической ломки по утру, по сегодня что-то не повезло. Руки ломило нереально, в голове звон церковных колоколов, во рту сухо, как в Сахаре. Пальцы коснулись лба, растирая выступившую испарину. Ну клаааааасс. Кажется, что он еще и приболеть успел. Справился, блин. Пальцы сгребли со стола пузырек с таблетками, тело бессильно раскинулось на кровати, желтые глаза пусто глядели в потолок. Как же все серо вокруг. Он и не предполагал, что настолько серо. Три месяца назад у него случился рецидив его очаровательной болезни, пришлось принимать меры.
Он - нормальный.
Он - как все.
Серый, скучный, неинтересный.
Забавно получилось, что жизнь вот она такая какая-то. Потрясающе. Как в черно-белом кино. Может быть, даже итальянском.
Ненавижу Италию.
Он криво и жутко улыбнулся от уха до уха. Закрыл глаза. Тело словно придавили. Это кот. Пришел и сел камушком на грудь. Ага, мерзавец пушистый. Вот когда жрать надо, тогда ты тут как тут. Лапа потрогала лицо. Зачем судьбу искушать? Встань, Лазарь, и иди. Тонкие руки сгребли кота на ручки. Не для таких рук Земля породила котищу, но, сорян, бро, так вышло.
Свежий корм был насыпан в миску, а Джастин отвалил в ванную, где его стошнило почти сразу. Молодец, организм, не гадит там, где нельзя.
Из зеркала смотрел монстр, чье лицо состояло практически из одних глаз. Нда. Скулами можно резать вместо ножа. Отвратительно. Джастин оскалился. Ни дать, ни взять, нью-йоркский упырь.
Через час он уже оделся.
Он так не одевался никогда. Ни тебе цепей, ни дырявых джинс, ни маек, которые назывались майками из жалости. Он стал больше похож на Улисса, чем на себя самого. Только кольца на руках, татуировки и пирсинг напоминали его самого. Знобит. Черный свитер закрывал руки почти до самых пальцев, приличные джинсы. Волосы расчесаны и собраны в тугой хвост на затылке. Сойдет. Блять, как же тяжело.
После ревизии холодильника стало понятно, что минералки на "похмелиться" у него просто нет, как впрочем нет и еды. Доставку можно заказать, как вариант. Но. Он все-таки не будет создавать проблемы коту, похищая еду из его миски, плюс, он уже несколько дней не выходил из квартиры, надо бы прогуляться, отталкиваясь ножками от земли и рассекая личиком воздух. Отличный план. Ладно. Сколько времени? Нда. Явно не утро. Надо поторопиться, чтоб от этого дня хоть что-то осталось на алкогольный ночной кумар, для написания нового альбома. Сроки релиза были какие-то безбожные, но Джастин их сам себе выставил. Сам виноват, сам рожай свои великие вирши.
Хотя. Он действительно задумался над тем, чтоб бросить музыку, может быть, стоит заняться чем-то другим. Допустим, стать достойным наследником дяди, ворочать машину бизнеса. Хотя из него управленец просто никакущий. Очень смешно зато получилось бы.
На улице Джастин затягивается сигаретой. Он ненавидит курить, всегда ненавидел, ненавидел, когда в студии накурено, когда целовался с кем-то курившим, и до кучи порицал такое отношение к легким. Но, что поделать, когда колеса есть не надо, а пить не очень можно. Хотяяяя. Вообще-то можно, когда сам себе разрешил, вот вечером план уже как бы есть. Но врач вряд ли по голове погладит. А с другой стороны, с каких пор Джастина волнует мнение врача. Горький дым заволок легкие, Джастин подавился этой первой затяжкой и закашлялся. Гадость. А вторая уже пошла гораздо мягче. Можно не думать. Вчерашний листок с текстом всплыл перед глазами музыканта. Опять одна и та же тема. Тошнит. Поэтому листок ночью полетел в корзину. Прошло шесть лет с исчезновения, прошло пять лет, когда Джастин отчаялся найти, а боль все так же мучительно свежа. Мерзость.
На улице лето, а ему очень холодно. Поэтому он докуривает возле дома, бросает окурок в мусорку и засовывает ладони поглубже в рукава свитера. Надо погулять.
Он рассекает по дорожкам парка. Старательно обходит мимо все места боевой славы, особенно, зоопарк. Прям по широкой дуге. Светит солнце. Август, тепло. А ему холодно настолько, как будто бы на улицах вообще октябрь или ноябрь. Ладно, хватит с него прогулок. Нужно вернуться на улицы Нью-Йорка. Давящие, душные, суетливые, с вечными пробками. Может быть, действительно к черту все, уехать домой, в Ирландию? Заняться чем-то другим, отказаться от всей жизни здесь, зачеркнуть все чернющим маркером словно... Этого и не было никогда. Только кота не бросать. А остальное бросить. Трахайтесь с этой гребаной жизнью, как хотите. И с музыкой, и с группой. Мало ли на свете вокалистов, в конце концов. И без него неплохо.
Всем всегда без него неплохо, как показывает практика.
А, может быть, все-таки лучше прыгнуть с той самой крыши? Полететь, как птица? И погрузиться в свой мир уже навсегда? Хотя где этому хоть какая-то гарантия? Нет ее. Дрожащие пальцы поднесли новую сигарету к губам. Щелчок, второй, третий, десятый.
- Да блять!
Сигарета сломана пополам, а зажигалка разбивается об асфальт.
Так. Вдох. Выдох. Спокойно. Пальцы приглаживают волосы. Нервный жест, которым он обзавелся не так давно.
Все в порядке. Купим в магазине новую зажигалку. И новые сигареты. И воду, и прочую фигню, какую душа пожелает. Вот, кстати и магазин. Джастин дрейфовал между полками, слепой и глухой, хватал все, что попадется под руку. А тележку он не взял. Придурок. Ну да ладно. Он свалил все горкой на каком-то углу полки, оставив только бутылку минералки. Он только краем уха услышал какую-то сцену возле касс.
А он ненавидел хамских людей. Ну вот пошел ты к черту. Еще он заметил, что спор ведется с человеком, сидящим в инвалидной коляске. Ну ты охуел, что ли совсем. Джастин, конечно, сразу направляется туда.
- Эй ты. Не видишь кто перед тобой, придурок? А вроде говорят, что в Штатах любовь к ближнему, все дела, борются со всем, с чем бороться можно. Возьми и посмотри на ценники или тащи сюда жалобную книгу вместе со своим директором. Я вам расскажу обоим, как клиентоориентированность повышает ваши премии в конце квартала.
Голос у него вышел на редкость злым, хотя едва ли телосложение Джастина или его рост могли внушить хоть какое-то подобие ужаса. Пока долбанутый идиот за кассой собирался с ответом, то Джастин решил наконец посмотреть на человека в коляске.
Сердце екнуло где-то в горле и остановилось. Пальцы разжались. Стеклянная бутылка разбилась об пол, минеральная овода залила кроссовки.
Джастин понял, что пол проваливается под ногами. Он едва ли может стоять. Нет, это снова началось. Снова пришло. Он был уверен, что галлюцинации с участием Азазелло у него закончились. Вот черт.
Вдох. Выдох.
- Блять, кроссовки промочил. Опять ко врачу идти со своими навязчивыми идеями. Простите, я...
Он снова посмотрел на человека, но лицо не пошло рябью, не изменилось. На него смотрели два синих глаза, которые когда-то...
Джастин понял, что снова немеет.
Нет-нет-нет, только не снова, только не опять.
Бежать. Надо бежать.
А ноги словно гвоздями приколотило к полу. Джастин привалился рукой с прилавку. Вторая сжала майку на груди слева, правда, тут же разжалась. Вот только приступа не хватало. Дыши, Джастин, живи. Дыши. Все нормально. Это просто галлюцинации.
- С вас доллар.
- Конечно-конечно. Слушайте, у вас тут биты случайно не продаются? Мне очень надо.
В прошлый раз он с битой по квартире бегал, охотясь на призраков. В этот раз, видимо, тоже придется.
Какой кошмар. Какой ужас.
- Шесть лет... Шесть лет... - беззвучно шептали губы. Вдох, выдох. он не слышит, что отвечает продавец. А лицо не исчезает.
А вдруг... Джастин выпрямляется. С каких пор он боится духов.
А если это не дух?
Желтые глаза щурятся. Проблеск догадки. Новая потеря речи. Буря эмоций за каких-то десять секунд...

Джастин в голове судорожно считал. Ему так советовали, когда он видит что-то нереальное. Сначала в одну сторону до десяти, потом в обратную сторону до десяти. Что же снова пошло не так? Допился? Докурился? Снаркошился? Теперь галлюцинации видит средь бела дня, и они не управляемы? Хотя в какой вселенной его галлюцинации были управляемы? Да ни в какой, глупости какие. Надо похмелиться срочно. Тогда точно полегчает. Джастин массирует ледяными пальцами левый висок, в который из-за учащенного сердцебиения стало долбить просто жутко. Как будто бы дятел поселился в черепе, ей богу.
Эти галлюцинации были чертовски не вовремя. Джастина и так критиковали за его бесконечные почти страдания по Азазелло. Только он вроде бы со всем покончил. Да снова по новой круг начался. Круг мучений, адской боли, совершенно неразумного секса, наркотиков и алкоголя. Он ведь прекрасно знал, что так поступит. Когда обновлялась боль, то он всегда поступал одинаково. Как дурак.
Он вспоминал, что когда утратил веру во все, то сорвался в путешествие, исколесив всю Азию, надеясь на чудо хоть какого-нибудь из богов. Он четко помнит смазанную картину горизонта, палящее солнце Китая, острые камни, впивающиеся в ноги и горечь травяного чая в глиняном черепке. Звенящие обломки крыльев за спиной, прорастающий сквозь грудь цветной камыш. Темные, непроглядные ночи Дальнего Востока, в которых он старался раствориться, раз за разом падая во мрак своей же собственной души, в пустоту, в тишину. Он пытался тогда анализировать жизнь, поступки, причины и следствия, но не находил ответов. Поэтому из ночи в ночь он сходил с ума заново, таращась куда-то в пустоту, обнимая худыми руками свои коленки, кричал, потому что снова и снова открывались раны, орошая кровью пыльные камни запутанных дорог. Все это было суматошно, беспорядочно, как будто бы из-под кисти такого же по-дикому сумасшедшего художника-авангардиста. Он вроде бы все это забыл.
А теперь все заново.
Он не мог перестать таращиться на новую свою галлюцинацию, понимая, что зрачки его от ужаса делались все уже и уже, как у маньяка, у которого явный голод по какому-то из ощущений.
Почему. Почему ты не исчезаешь. Верни лицо человека, который скрывается под этой маской, верни. Я не хочу выглядеть припадочным алкоголиком в этот дивный день. Прошу. Умоляю.
Он отчаянно хотел забыть все, что погибло тогда, хотел жить заново. Почему. Почему ему нельзя этого сделать никак… А припадок все не кончался. Джастин понял уже краем сознания, что… Что-то не так. Эта галлюцинация не была похожа на ту, что у него были обычно. Там… Все было прекрасно, как в кино. Азазелло, омерзительно красивый, кошмарно грубый, тошнотворно идеальный во всем и всегда. А тут…
Что-то не так.
У его галлюцинации словно… Возраст? Такого раньше не было никогда. Кожа темнее, профиль более острый, не носящий в себе юношеских следов. Время, ветер и солнце убрали мягкость. Волосы… Они короткие. Одежда… Голос. Только сейчас к нему битами информации сквозь истерическую глухоту донеслось чужое «Ты жив…».
Голос.
Он током пронесся по позвоночнику, сделал больно где-то у шеи, заставив неприятно вздрогнуть.
Глаза расширились. То ли от шока, то ли от ужаса. Ровно как Азазелло может узнать его голос из тысячи, так и Джастин мог узнать его. Даже изменившийся настолько… Голос ударом колокола пронесся в черепе, стал эхом отдаваться по всему телу, пронзая навылет. Ноги не хотели держать тело. Джастин понимал, что еще немного, и он станет качаться на ветру, как печальная ива. Только без долбаного ветра.
«Ты все-таки  живой…»
Губы, линию которых он никогда не сможет забыть, дрогнули в улыбке. Это было так странно. Синие глаза, которые в свое время пожирали души и разбивали сердца на части, как будто бы заволокло туманом из мыслей из чувств, готовых перекатиться через нижнее веко алмазной чертой. Так по-чужому, так не похоже... Но… Джастин понял, что перед ним действительно он. Человек, укравший и разбивший на части сердце, человек, которым он был одержим всю свою жизнь. Которого тщетно пытался искать не один месяц.
Азазелло…
Так значит…
- Ты не погиб… - беззвучно шепчут бледные от неправильного образа жизни губы.
Гнев. На секунду он мелькнул в душе, на секунду захватил сердце желанием прыгнуть на несчастного человека в инвалидной коляске, задушить его и собственноручно отправить туда, где он должен был быть. Но он никогда не смог бы так сделать. Слишком любил. Гнев сменила тянущая тоска, печаль пополам с опустошением. Облегчением?
Он не погиб. Это все ложь… Это все была ложь.
Мир растворился снова. Исчез магазин, касса, продавец, Нью-Йорк, Америка… Весь-весь этот никчемный серый, жалкий мир. Он стоит на мягкой траве своего Авалона, журчит ручей, звенят стеклянные цветы, шелестят крылья фей… А напротив он…
Джастину было плевать, что с ним стало, что жизнь отняла у него ногу, что шесть лет сам Джастин снова и снова умирал от горечи утраты, живя в бесконечной лжи, и от того, что его бросили… Плевать. Сейчас плевать. Он открутит ему голову позже.
Протянутая рука. Дрогнули пальцы его собственной, высовываясь из рукава свитера.
Прикосновение, сначала длинным ногтем, потом пальцем, потом ладонью. Теплая живая кожа, не мертвая галлюцинация. Заставляющая поверить, что все происходящее – правда. Пальцы скользнули дальше, ища венку, пульсирующую на запястье.
Бьется. Тикает. Отсчитывает время жизни. Гонит кровь.
- Это ты…
Паучьи пальцы больно сжали плечо, Джастин качнулся вперед, падая на колени, обнимая Азазелло, впиваясь второй рукой в лопатки.
- Теплый… Настоящий… Ты настоящий…
Его время застыло. Он не мог поверить, что все не иллюзия. Шепчет теперь одержимо одно и то же.
Господи, неужели все кончено.

Чужие руки обвили тело. Сжали так знакомо, что захотелось втянуться под чужую кожу и свить гнездо где-то у сердца. Хрустнули ребра. Болезненно. Остро осколками эмоций впиваясь в легкие, разрывая в клочья. Они всегда были странной парой. Парой ли? Едва ли их можно было так назвать на протяжении долгих лет. Скорее два противоборствующих существа. Оборотень против безумной феи. Хахах. Любовь и ненависть. Жажда обладания, меняющаяся на желание пришпилить к полу и придушить голыми руками. Стремление победить друг друга невесть в чем и невесть зачем. Джастин сейчас понимал это, растворяясь в объятиях, которые он не чаял ощутить хоть еще один раз в этой жизни. Понимал, что со скоростью меняющихся кадров в кинопленке меняется его эмоциональное состояние. То он хочет Азазелло. Во всех смыслах слова. То в голове щелкает тумблер, и вот он уже хочет отпиздить его по голове и по почкам за все хорошее, что он нанес Джастину. А ведь отпиздить было за что. Выбор был настолько богат, что сосредоточиться Джастин, в общем-то, на этом не мог никак. А то вполне может быть, что уже сейчас в этом магазине могла бы случиться сцена кровавой расправы. И настоящие похороны. Но нет. Непонятный клубок эмоций владел Джастином полностью, и никак из него не выбраться, это спасало от уверенного выбора стратегии поведения. Поэтому пальцы вонзались в чужую спину все сильнее. Будто бы не веря. Будто бы желая разодрать, проверить. Настоящий или нет.
Не верил себе Джастин, ох, не верил.
Он покорно склоняется ниже, подчиняясь движению рук, чувствует боль в сжатых волосах, жар чужого дыхания где-то у темечка.
Настоящий. Все-таки настоящий. Можно верить тому, что видишь. Наверное.
Какая-то идиотская сцена из мыльных опер случилась. Они здесь. В магазине. Средь бела дня. Как два дебила. Обнимаются. Смешно даже на какой-то момент. Джастин и не был в курсе, что Азазелло так умеет. Это не было на него похоже. Так и подмывало испоганить весь момент каким-нибудь комментарием в своем стиле. Чтоб гарантированно огрести. Чтоб окончательно поверить.
Пока Грэндалл путался в собственных обрывках эмоций, судорожно пытался просчитать стратегию поведения (чего он не делал никогда в этой жизни), Азазелло все сам решил. Его пальцы почти ножами вонзились в спину, заставляя со вздохом прогнуться и вскинуть голову. А потом губы накрыл поцелуй, заставляя на секунду распахнуть широко глаза, подавиться дыханием, пополам с возмущением. Ибо какого хрена творишь, безнаказанный, наглый, жестокий….
А потом это стало как-то неважно.
Глаза закатились под тонкую пленку век. Пальцы сжали плечи, сминая одежду.
Это все неважно.
Тоска, длящаяся годами, изуродовавшая тело и образ жизни, вырвалась наружу, утопила, унесла слова, эмоции. Он упадет с ним на самое дно, если Азазелло позовет его, он точно знает. А сейчас он отвечает на поцелуй, разжимает холодные, сухие губы, впуская в себя чужой пожар эмоций. Жажда, тоска, торе, любовь. Хотя нет. Тут невозможно ничего различить, где свое, где чужое.  Глаза затопила тьма. Голова закружилась.
А потом все закончилось. Поцелуй оборвался. Чужое любимое лицо отвернулось, пальцы сжались и распутали узлы объятий. Вернулся воздух, боль в груди, шум магазина, похмелье в теле, от которого ломит кости. Реальность отвратительная.
«Прости» резануло по ушам. Это было очень странно. Так странно. Так не похоже. Так… Сломанно, что ли. Джастин кривит губы в улыбке, шипит в чужое ухо внезапно очень странным голосом, где не разобрать ничего в тоне или эмоциях.
- Если ты думаешь, что «прости» достаточно, ты ошибаешься.
Неважно за что Азазелло извинялся. Джастин поймал за хвост злую эмоцию, смешал ее со свое безумной любовью. И не знал, как себя сейчас вести. Он облизнул губы, вставая обратно на дрожащие предательски ноги, выпрямился. Смотря сверху вниз. Как странно. Куча странных деталей в затейливом пазле их отношений. Он никогда не складывался.
Шум магазина давил на уши. Джастин ведь даже забыл зачем он сюда вообще пришел-то. Ах да. Будничность тоже вернулась, впрыскивая антидот от одержимости в кровь, заставляя найти брошенные продукты, передумать их покупать. Поэтому Джастин вооружится только бутылкой минералки, сигаретами, новой зажигалкой и упаковкой мятной жвачки, выйдет следом за ван Цвольфом, Зажмурится как кот на ярком солнце, жаль очки забыл, чтоб скрыть круги под глазами. Ну да ладно. Пальцы со второго раза открутили крышку бутылки, два глотка минералки немного взбодрили тело, уняли дрожь и ломоту в голове от мигрени. Да. Можно жить. Зубы зажали сигарету. Пару раз щелкнула зажигалка. Горький дым обжег глотку. Какая же все-таки дрянь. Азазелло рядом. Но пришибленный реальностью, чувствами и эмоциями Джастин понимает, что он тоже не может смотреть на него. Так же как и Азазелло на него. Желтые глаза скользят взглядом куда-то вверх, губы выпустили из глотки клубы горького дыма.
- Серьезно, если ты считаешь, что одним «прости» ты отделаешься, то ты сильно заблуждаешься. Я до сих пор не до конца могу поверить в то, что ты не очередная галлюцинация.
Пауза. Новая затяжка, кручение дыма в легких, выдох. Душу сдавило горечью. Голос сел. Палец щелкнул по сигарете, чтоб пепел сорвался с кончика. Солнце слепит, отражается в стеклах жилых зданий и огромных бизнес-центров. Здесь не то что гулять, стоять даже не хотелось. Молчать хотелось. Но Джастин не мог. Никогда не умел этого делать.
- Где ты был? Что произошло? Что с тобой случилось? – он старательно обходит вопрос о ногах, он и так лейт-мотивом звучит. – Я хочу знать все.
Джастин отталкивается от стены, куда сначала было оперся. Зашел за спину Азазелло и положил ладони на ручки его нового транспортного средства. Толкнул и покатил в сторону Центрального парка. Там гулять самое оно. Его не особо волновали протесты и гордость хозяина коляски.
- Знаешь. Я ведь тебя искал. Потратил огромную кучу времени, чтоб найти тебя. Потом меня известили о твоей смерти. И я больше не видел ни в чем смысла. Забавно получилось.
Едва ли не самый жуткий вопрос. Глаза застилает пленкой. Но Джастин в силах это контролировать.
- Ты давно в Нью-Йорке?
Почему. Почему ты не написал. Не позвонил. Не сообщил. Почему. За что. Обрывки белого листка последней записки кружатся белым пеплом воспоминаний перед глазами. Давят. Душат.
Парк встретил шуршанием листьев и прохладой. Джастин пошел прямо к своей любимой лавочке, напротив пруда, куда он падал, где он разводил костры и вершил множество разных безумств. Подкатил Азазелло к ней, сел на лавочку, вытягивая худые ноги. Да. Так лучше.
Шуршание листвы, прохладный ветерок, блеск воды. И мало людей.
Как же сложно в душе. Как не разобраться.
Вторая сигарета.

Парк всегда пах листьями, когда запах был гуще, когда легче. Но он всегда пах листьями. Еще жухлой травой, курением, стеклом, водой, свежей выпечкой, утренним кофе, газетой… И еще много всяких осколков, мозаик, кусочков пазлов. Всегда было интересно как-то по-новому ощущать каждое утро, день или вечер.
Джастин не любил сюда ходить на самом деле. Слишком много воспоминаний, задавленной боли, эмоций, переживаний, криков в воздух. Он уже сбился со счета, сколько раз пьяный здесь шатался, с ненавистью глядел на мажорные квартиры Мидтауна, показывал фак тому чудному месту, где проживала тогда любовь всей его жизни. Вышло весьма иронично, что в такой высотке жил он сам. Рок-звезда все-таки, а не бомж какой-то. Пффф… Смешно, да. Дорожки парка действительно хранили все его похождения. Перечень подвигов начинался так: два налета на зоопарк, один поджог, один прыжок в холодную воду. Два пробуждения в горе листьев. Один раз он даже проснулся не один. И так далее. Нелюбовь к месту зашкаливала. Это как с курением, наверное. Джастин не любил курить, а вот уже пару лет курит почти на постоянной основе. Но курить мерзко. Так и с парком. Он не любит сюда приходить, но приходит. Снова. Снова. И снова. И снова. Как наркоман, которому каждый раз требовалась доза. Только от парка Джастин ловил какой-то странный кайф от болезненных воспоминаний.
Так и сейчас. Вот он сидит на лавочке, Азазелло сидит напротив в своем транспортном средстве, желтые глаза Джастина смотрят куда-то через его плечо, на реку, на мосты, голова его была сейчас пуста. Это, конечно, все было очень ненадолго. Что он сейчас чувствовал? Облегчение? Шок? Опустошение? Бессилие? Тихую ненависть? Любовь? Безразличие? Что? Вот что? Наверное… Не безразличие. Иначе бы он вышел из магазина. Затянулся сигаретой. И пошел бы домой. Погребаться под бумагами, бренчать на гитаре. Работать - одним словом. В общем. Точно не оно. Ему никогда не было плевать на Азазелло. Даже когда стоило. Нда. Паршиво быть влюбленным… Или любящим. И понимать это. Ну. Довольно поздно.
Азазелло, конечно, в своем репертуаре. Который, настолько знаком, что даже больно. Он отмахивается от вопросов, как от жужжащих мух, а Джастин и не хочет сейчас настаивать. Шесть лет. Неужели он будет как истеричная девочка, которую бросили у алтаря и к которой внезапно вернулись вопрошать что-то типа «почему? за что?». Нет, конечно, ему хотелось. Ему хотелось выбить ответы на все волнующие го вопросы. Но когда… Поступай в университет. Ха. Обязательно. Как только так сразу. Эти лингвистические упражнения Джастин пропускает мимо ушей. Ровно как и то, что Азазелло на его предложения отвечал, по сути, их дубликатом. Уебок, честное слово. Зато пленка, застилавшая глаза, пока что пропала. Стало легче. Немного и ненадолго.
Джастин вздыхает и подбирает ноги под себя, садясь по-турецки. Пальцы все еще тряслись после вчерашнего прихода, поэтому зажечь сигарету он сумел, наверное, раза в третьего. Глубоко затянулся и выдохнул сквозь зубы. Азазелло смотрит на него. Грэндалл и не знал, что он может так… Он никогда не смотрел на ирландца, Джастин просто не помнил такого.
- О… Так ты даже еще в неплохой сезон прилетел. В июне здесь была довольно отвратительная погода.
Действительно. Почему бы не поговорить на избитые темы, о дорогах, о погоде… О всякой фигне, о которой обычно болтают взрослые люди. Взрослые, ага. Полноценные, нахуй.
Синие глаза пронзали навылет, вынимали сердце, перебирали кости, переливали кровь и разбирали мышцы на волокна. Неуютно. Будь такое годами раньше, то Джастин бы втянул голову в плечи и постарался бы не выдерживать такой взгляд. А сейчас? Да выдержит. Даже поиграет в эту же игру.
Что перед ним?
Человек с печатью жизни на лице. Волосы уже не длинные. В уголках глаз появились зачатки первых морщин, меж бровей чуть-чуть проявилась черта. Не удивительно, в общем-то. Джастин не моргал, глаза скользнули ниже, задержались на пальцах, на ноге. Он не мог, конечно, догадаться о том, что еще за травмы у Азазелло спрятаны под кожей. Это будет любопытный сюрприз. У него отнимают сигарету. Рука, так недолго ее сжимавшая, ладонью хлопается на коленку. Во взгляде плавником мелькнуло возмущение. Ну, хочешь курить, казалось бы, попроси. Нет. Отнять проще. Показать, кто главнее. Кто тут великий доминант. Джастин это даже не комментирует, а снова расфокусированно смотрит куда-то выше плеча Азазелло. Ему снова чуть подурнело. Надо бы глотнуть водички. Или утопиться в ней. Тоже вполне себе вариант.
- Ага, с букетом цветов. И с ковровой дорожкой. И оркестром. – он вздыхает. - Не думаю, что это бы получилось. – пожимает плечами, пальцы открыли пачку сигарет и выудили третью. Курить хотелось ужасно, а раз у него отняли предыдущую, то делать нечего, придется использовать третью. – Насколько я помню, тебе чужда всякого рода мелодраматичность. И раз ты решил не сообщать мне никоим образом, что ты вообще еще в живых находишься…
Да, в тоне мелькнула ничем не прикрытая отчаянная злость. Джастин начинал потихоньку, капля за каплей терять самообладание, он бы, наверное, уже сейчас высказал бы этому голландскому уроду, что он о нем думает, а может и вовсе решил бы шею ему свернуть, если бы не…
Азазелло затянулся сигаретой, а дальше случился концерт по заявкам. Его сложило так, как складывает шахтеров и туберкулезников от нехватки воздуха, он так кашлял, что было ощущение, что легкие выплюнет к чертовой матери. Джастин от шока, почти слился со скамейкой и не сообразил, что надо что-то делать вообще. Когда Азазелло разгибается, то оказывается, что он еще и… смеется?
- Что, блять, за хуйня происходит?
Грэндалл даже не сообразил пошутить на тему дряни во рту, настолько он охренел от такого кашля… Но не успел он вообще очнуться от этого концерта, как начался второй акт этой одному ван Цвольфу понятной трагикомедии. Он делает повторную затяжку, его сгибает еще хуже, он истерически ржет…
А что Джастин? Джастин выхренел обратно и вскочил на ноги. Ударом ладони о ладонь он выбивает сигарету на землю и с размаху растирает об асфальт в пыль. Аж звуком по позвоночнику неприятно шкрябнуло.
- Придурок. Если не можешь, то хули затягиваешься?  – цедит он сквозь зубы. – Нахера сейчас вытворяешь ебучие чудеса. Что с тобой? Что происходит? Может быть, вообще врач нужен?
Ну, блять, супер. Теперь Джастин и не покурит. Пальцы стало трясти крупнее, но он больше не пытается закурить, наоборот он засунул пачку и зажигалку поглубже в карманы джинс, выпил еще водички и спрятал руки в длинные рукава свитера.
Намерение выяснять отношения на повышенных тонах было смазано приступом Азазелло. Теперь там еще была замешана тревога и сочувствие. Бляяяять. Начинается все по новой.
- Я так понимаю, что нет смысла пытаться узнать хоть что-нибудь? Наверное, я недостоин этого великого знания.
Хотя чего я вообще когда-то был достоин. Азазелло всегда считал, что Джастин не умеет петь, играть, вообще бездарь. Только и годился, что для секса. Да, один раз его осчастливили признанием. Но Джастин не верил и не надеялся… Любил ли его Азазелло. Ценил ли хоть когда-то. Жалкий, коротышка, крошка, придурок, педик… Это все было про ирландца. Ахах. Сознание решило сделать больно самому себе. А может истерический смех голландца был очень даже к месту. Так встретиться. Так случайно. Так по-идиотски.
Лицо ирландца уродует гримаса боли, он отворачивает лицо и теперь смотрит куда-то влево.
- Ублюдок ты, ван Цвольф… - по-японски шепчет он одними губами, едва ли можно было это услышать. – Я ведь до сих пор тебя люблю.
Желтые глаза пустеют. Джастин замолк. Ему бы встать и уйти. А еще лучше убежать. Да в теле как будто тонну свинца залили прямо сейчас. Он по-прежнему жалкий. По-прежнему нервный, каким был всегда. По-прежнему любил своей одержимой любовью.
Жаль, что я для тебя никто.
Ты ничего мне не сказал…

Отредактировано Justin Grendall (15.10.2021 00:06:20)